Доклад: Философия Анри Бергсона. Человек и мир в философии анри бергсона

Анри Бергсон

Анри Бергсон был ведущим французским философом нашего века. Он оказал влияние на Уильяма Джемса и Уайтхеда и значительно воздействовал на французскую мысль. В основном воздействие философии Бергсона было консервативным, оно легко согласовывалось с движением, достигшим кульминации в Виши.

Философия Бергсона в отличие от большинства систем прошлого дуалистична. Мир для него разделен на две в корне различные части: с одной стороны- жизнь, с другой материя, или вернее, то инертное "что-то", которое интеллект рассматривает как материю. Вся вселенная есть столкновение и конфликт двух противоположных движений: жизни, которая стремится вверх, и материи, которая падает вниз. Жизнь есть единственная великая сила, единственный огромный жизненный порыв, данный единожды, в начале мира; встречающий сопротивление материи; борющийся чтобы пробиться через материю; постепенно узнающий, как использовать материю, с помощью организаций; разделенный препятствиями на которые он наталкивается, на различные течения, как ветер на углу улицы; частично подавляемый материей вследствие тех изменений, которым материя его подвергает: все же всегда- сохраняющий свою способность к свободной деятельности, всегда борющийся, чтобы найти новый выход; всегда ищущий большей свободы движения между враждебными стенками материи.

Эволюцию нельзя объяснить, считая главной причиной прикосновение к окружающей среде. Механизм и телеология страдают одним и тем же недостатком: оба учения полагают, что в мире нет существенных новшеств. Механизм рассматривает будущее как содержащееся в огромном, и телеология, поскольку она верит, что конец, которого надо достичь, может быть познан заранее, отрицает, что результат содержит что- либо существенно новое.

В противоположность обоим этим взглядам, хотя и больше сочувствуя телеологии, чем механизму, Бергсон утверждает, что эволюция является поистине творческой, как работа художника. Побуждение к действию, неопределенное желание существует заранее, но когда желание не удовлетворено, невозможно знать природу того, что удовлетворит это желание. Например, мы можем предполагать наличие у лишенных зрения животных некоторого смутного желания, чтобы быть осведомленным об объектах до соприкосновения с этими объектами. Отсюда вытекали усилия; которые в конце концов привели к созданию глаз. Зрение удовлетворило это желание, но заранее зрение нельзя было представить. На этом основании эволюцию нельзя предсказать, и детерминизм не может служить средством опровержения защитников свободы воли.

Этот общий контур наполняется описанием действительного развития жизни на Земле. Сначала поток разделяется на животных и растения; растения предназначены чтобы откладывать энергию в резервуар, животные- чтобы использовать энергию для внезапных и быстрых движений. Но позже среди животных появляется новое разветвление: более или менее разделились интеллект и инстинкт. Они никогда полностью не бывают друг без друга, но в основном интеллект есть несчастье человека, тогда как инстинкт в своем лучшем проявлении виден у муравьев, пчел и у Бергсона. Различие между интеллектом и инстинктом является основным в философии Бергсона.

Инстинкт в своем лучшем проявлении называется интуицией. Интеллект разделяющий вещи, согласно Бергсону- это род сна: он не активен как должна быть вся наша жизнь, но чисто созерцателен. Когда мы спим, говорит Бергсон, то наше "я" рассеяно, наше прошлое разбито на куски; вещи которые в действительности взаимопроникают друг в друга, кажутся отдельными твердыми телами.

Как интеллект связан с пространством, так инстинкт или интуиция связаны с временем. Одной из наиболее примечательных черт философии Бергсона является то, что в отличие от большинства мыслителей он рассматривает время и пространство как глубоко различные вещи. Пространство характеристика материи- возникает при рассечении потока; оно в действительности иллюзорно, полезно в некоторой степени на практике, но чрезвычайно вводит в заблуждение в теории. Время, наоборот, есть существенная характеристика жизни или разума. Но время, о котором говорится не математическое время, не однородное собрание взаимно внешних моментов. Математическое время согласно Бергсону, есть в самом деле форма пространства; время, являющееся сущностью жизни, он называет длительностью. Понятие длительности- одно из основных в его философии, оно появляется уже в самой ранней его книге "Время и свобода воли".

"Вопросы, касающиеся субъекта и объекта, их различия и их единства должны ставится скорее как функция времени, нежели как функция пространства". В длительности, в которой мы рассматриваем наши действия, имеются разделенные элементы, но в длительности, в которой мы фактически действуем, наши состояния растворяются в друг друге. Длительность есть тот самый материал действительности, который находится в вечном становлении, никогда не являясь чем- то законченным.

Прежде всего, длительность обнаруживает себя в памяти, так как именно в памяти прошлое продолжает существовать в настоящем. Таким образом, теория памяти приобретает большое значение в философии Бергсона.

Бергсон говорит, что понятием "память" обычно объединяют две радикально отличные вещи, этому различию Бергсон уделяет особое внимание. "Прошлое переживает себя,- пишет он,- в двух различных формах: во- первых, в виде двигательных механизмов, во- вторых, в виде независимых воспоминаний". Например, о человеке говорят, что он помнит стихотворение, если может повторить его наизусть, то есть, если он приобрел некоторую привычку или механизм, позволяющие ему повторить ранее проделанное действие. Но он мог бы, по крайней мере теоретически, быть способным повторить стихотворение, и не помня тех предыдущих случаев, когда он читал его раньше. Таким образом этот вид памяти не включает осознания прошедших событий. Второй вид, который только один и заслуживает названия "памяти", представлен воспоминаниями, тех отдельных случаев, когда человек читал стихотворение, причем каждый случай не похож на другие случаи и связан с определенной датой. Это не вопрос привычки так как каждое событие происходило только однажды и произвело впечатление сразу. Предполагается, что каким- то образом все, что когда- нибудь с нами случалось, помниться, но, как правило, доходит до сознания только то, что полезно. Кажущиеся провалы в памяти, как доказывает Бергсон, являются в действительности провалами не психиатрической памяти, а моторного механизма, вводящего память в действие. Этот взгляд подтверждается рассмотрением физиологии мозга и явлениями потери памяти, из которых, как утверждает Бергсон, следует, что истинная память не является функцией мозга.

"Память" в принципе должна быть силой, абсолютно независимой от материи. И если дух есть реальность, то именно здесь в явлении памяти, мы можем экспериментально войти с ним в соприкосновение".

Чистая память для Бергсона противоположна чистому восприятию, по отношению к которому он занимает ультрареалистическую позицию. Чистое восприятие образуется побуждающим действием, его действительность лежит в его активности. Именно таким путем мозг оказывается связанным с восприятием, так как он не является инструментом действия. Можно заключить, что если бы не мозг, мы могли бы воспринимать все, но на самом деле мы воспринимаем только то, что нас интересует.

Теперь возвратимся к инстинкту или интуиции которые противопоставляются интеллекту. Бергсон хочет заставить интеллект обратиться на самого себя, и пробудить потенциальные возможности интуиции, которые в нем все еще дремлют. Отношение инстинкта к интеллекту сравнивается с отношением зрения к осязанию.

Существенная особенность интуиции состоит в том, что она не разделяет мир на отдельные вещи, как это делает интеллект. Интуиция охватывает многообразие, но это многообразие взаимопроникающих процессов, а не пространственно внешних тел. На самом деле вещей не существует. Такой взгляд на мир кажется интеллекту трудным и неестественным, прост и естественен для интуиции. Память не дает примеров того, что имеется в виду, в памяти прошлое продолжает жить в настоящем и пронизывает его. Ни будь разума мир был бы вечно умирающим и снова рождающимся, у прошлого не было бы реальности, и поэтому не было бы прошлого. Именно память, со своим желанием все соотносить, делает прошедшее и будущее реальным, и тем самым создает истинную длительность и время. Только интуиция может постичь это смешение прошлого и будущего; для интеллекта они остаются внешними.

Учение Бергсона о свободе и его восхваление действия тесно связаны с достоинствами интуиции. Аргументы против свободы воли основываются частично на допущении что интенсивность психических состояний есть количество, которое можно измерить, по крайней мере в теории. Опровержение этого взгляда Бергсон предпринял в первой главе своей книги "Время и свобода воли". Он делает вывод, что истинная свобода возможна. "Мы свободны, когда наши поступки вытекают из нашей индивидуальности когда они ее выражают, когда они имеют с ней такое же неопределенное сходство, какое иногда бывает между художником и его творением".

Основой философии Бергсона, поскольку она представляет нечто большее, чем просто поэтический и образный взгляд на мир является его учение о пространстве и времени. Учение о пространстве требуется ему для того, чтобы осудить интеллект. Если же ему не удастся осудить интеллект, то интеллекту удастся осудить его, так как между ними война.

Учение о времени необходимо Бергсону для защиты свободы, для его учения о "вечном потоке" и для всего его представления об отношениях духа и материи.

Теория пространства Бергсона полно и четко изложена в его книге "Время и свобода воли" и принадлежит к наиболее ранним частям его философии. Бергсон в ней утверждает, что понятия "больше" и "меньше" включают в себя пространство, что большее содержит в себе меньшее. Он дает ясное представление "Как будто можно говорить о величине там, где нет ни множественности, ни пространства". В следующей главе он выдвинул тот же тезис, но относительно чисел. "Как только мы хотим представить число а не просто цифры или слова мы вынуждены обратиться к пространственному образу." В утверждении приведенном выше Бергсон путает три разных вещи, а именно:

1. Число как общее понятие применимое к различным числам.

2. Собственно различные числа.

3. Различные совокупности, к которым применимы различные числа.

В работах Бергсона часто упоминается математика и наука, и невдумчивому читателю может показаться, что эти упоминания сильно укрепляют позицию Бергсона. В том, что касается математики, Бергсон умышленно предпочитает традиционные ошибки в интерпретации более современным взглядам, преобладающим среди математиков в последние 80 лет. Кроме уже рассмотренного нами понятия о числе, главный пункт, в котором Бергсон затрагивает математику - это его отрицание того, что он называет "кинематографическим" представлением о мире. Согласно ему математика толкует изменения, даже непрерывные изменения как образуемые серии состояний; Бергсон, наоборот, утверждает что никакая серия состояний не может дать представление о том, что непрерывно, и что изменяющаяся вещь никогда не находится ни в каком состоянии. Истинное изменение может быть объяснено только с помощью истинной длительности, которая включает в себя взаимное проникновение прошлого и настоящего. Таким образом, довод Бергсона против математического взгляда на движение сводится просто к игре слов.

Теория длительности Бергсона связана с его теорией памяти. Согласно этой теории, то что мы помним, продолжает существовать в памяти и поэтому проникает в настоящее; прошлое и настоящее не являются взаимно внеположными, но смешаны в единстве познания. "Прошлое есть в сущности то что уже более не действует". Таким образом, его определение образует порочный круг. Фактически он говорит: "Прошлое есть то действия чего в прошлом". "То что составляет наше чистое восприятие есть наше зарождающиеся действие. Таким образом, действительность нашего восприятия заключается в его действенности. Прошлое есть только идея, настоящее есть идеомотор(135 л.с)."

Вся теория длительности и времени Бергсона основывается на элементарном смешении настоящих явлений, воспоминаний с прошлыми событиями. Смешение настоящего и вспоминаемых прошлых событий, по- видимому лежащих в основе теории времени является примером смешения акта познания и того что познается. Это смешение акта познания с познаваемым объектом неизбежно проходит через всю книгу "Материя и память". Здесь Бергсон пишет "Я называю материей совокупность образов, а восприятием материи- те же самые образы в их отношении к возможному действию одного определенного образа - моего тела". Когда Бергсон говорит, что образ может существовать, и не будучи воспринятым, он объясняет, что для образов быть и быть сознательно воспринятым - это состояния различающиеся лишь по степени. Шекспир назвал жизнь бродячей тенью. Шелли сказал, что она подобна куполу из разноцветного стекла. Бергсон сравнил ее со снарядом, разрывающимся на части, которые суть тоже снаряды. То благо, которое Бергсон надеется увидеть реализованным в мире, - это действие ради действия.

Подорога Ю. Понятие «длительности» и философия А. Бергсона // Опыт и чувственное в культуре современности: Филос.-антропол. аспекты – М.: ИФ РАН, 2004

Юлия Подорога

ПОНЯТИЕ «ДЛИТЕЛЬНОСТИ»

И ФИЛОСОФИЯ А. БЕРГСОНА

Понятие длительности играет особую роль в философии Бергсона . Это многомерное и полифункциональное понятие, которое охватывает различные области значений и применяется Бергсоном в разнообразных контекстах. Так, например, если и можно говорить о системе мысли Бергсона , то потому, что длительность (и принцип эволюции жизни) создает все уровни этой системы: она лежит в основе теории познания, определяет онтологию , а также поддерживает этическую и эстетическую концепции. Мысль Бергсона всегда движется сразу в двух направлениях: с одной стороны, мы встречаем различные определения и образы длительности, в которых Бергсон уточняет содержательные аспекты понятия, с другой - речь идет о способе рассуждения, структура которого предполагает необходимость наличия длительности как конституирующей саму мысль идеи .

Чтобы воссоздать весь комплекс значений длительности и проследить становление этого понятия в философии Бергсона , необходимо прежде всего остановиться на лексическом измерении этого слова, поскольку в самой этимологии длительности уже содержится важный для понимания этого понятия аспект, который не сохранился при переводе на русский язык. Слово durée происходит от латинского корня dur -duro:

Duro, duravi, duratum

1) делать крепким, твердым (фр. endurcir);

2) сгущать, замораживать;

3) высушивать;

4) закалять, приучать к трудностям, делать нечувствительным;

5) выдерживать, переносить, терпеть (фр. endurer, англ. endure). Это первые основные значения этого слова, которые мы находим

в латинско-русском словаре, но только последние два указывают на привычный нам временной аспект:

6) длиться, продолжать существование, продолжаться;

7) укореняться и тянуться, не прерываться.

Итак, субстанциальный, материальный аспект длительности связан прежде всего с сопротивлением - для того, чтобы сохраняться, продолжаться, длиться, необходимо обладать способностью сопротивления. В первоначальном определении длительности, которое мы находим в «Опыте о непосредственных данных сознания», с первых же строк подразумевается именно этот аспект длительности:

«Чистая длительность есть форма, которую принимает последовательность наших состояний сознания, когда наше я просто живет, когда оно не устанавливает различия между наличными состояниями и теми, что им предшествовали. Для этого оно не должно всецело погружаться в испытываемое ощущение или идею, ибо тогда оно перестало бы длиться. Но оно также не должно забывать предшествующих состояний: достаточно, чтобы, вспоминая эти состояния, оно не помещало их рядом с наличным состоянием, наподобие точек в пространстве, но организовывало бы их, как бывает тогда, когда мы вспоминаем ноты какой-нибудь мелодии, как бы слившиеся вместе» .

Если длительность есть форма некоторых состояний сознания, то какие условия влияют на сохранение этой формы? Это напоминает определенный свод правил, выполняя которые мы с достаточной уверенностью можем сказать, что находимся внутри области действия мета-понятия «длительность». Безусловно, правила восприятия внутри областей действия длительности соотносятся с правилами мышления. Именно в этом заключается суть методологии Бергсона : длительность представляет для него форму мысли по преимуществу. Но что, все-таки, значит: оставаться в пределах областей действия длительности? Это, прежде всего, уметь сопротивляться той механистической реальности, которая учреждает «различия между состояниями», располагая их «наподобие точек в пространстве», то есть аналитическому количественному представлению о времени. С одной стороны, длительность характеризуется через свойства спонтанности и интегральности, присущие времени переживаемому, с другой - определяется особым качеством, эффектом сопротивления, который позволяет говорить о длительности как форме. Не существует длительности без формы, поэтому каждая мера длительности обладает сопротивляемостью времени (линейному, регулярному и исчисляемому), превращая его в единый поток моментов, сменяющих друг друга. Без этого сопротивления длительность не могла бы существовать как время внутри времени, то есть

как особая форма переживаемого времени. Таким образом, можно сказать, что длительность включает два основополагающих аспекта - спонтанность и сопротивление: за счет сопротивляемости она обладает формой, за счет спонтанности она постоянно ее преодолевает.

На основе эффекта сопротивления построена вся теория эволюции Бергсона - через сопротивление происходит диверсификация эволюционных рядов, и таким образом обосновывается идея множественности времен. Длительность - это форма форм, форма для любых форм опыта. Каждая индивидуальная форма распадается на бесконечное количество микро-переживаний, микро-опытов длительности. Поэтому, если мы поймем, как возможна такая процедура диверсификации времени, мы способны понять и бергсоновское определение нового. Творческий акт и есть рождение новой формы переживаемого времени. Отсюда понятно, почему Бергсон выдвигает гипотезу о существовании собственного ритма в случае каждой единичной длительности: ведь ритм, в сущности, и есть форма, в которой живое выживает, борется за свою жизнь, что оно в борьбе с другими живыми существами пытается отстоять: «В действительности нет единого ритма длительности: можно себе представить много различных ритмов, более медленных или более быстрых, которые измеряли бы степень напряжения или ослабления тех или иных сознаний и тем самым определяли бы соответствующее им место в ряду существ» .

Перейдем теперь к рассмотрению принципов образования формы длительности. Нам кажется необходимым предпослать изложению проблематики таблицу длительности - развернутую карту значений и контекстов употребления длительности, позволяющую схематично представить логику мышления Бергсона . (См. Таблица 1)

По сути наш текст выступает как комментарий или примечание к данной карте.

Анализ круговой аргументации

Если присмотреться к особенностям Бергсона рассуждать, то становится заметным достаточно частое использование определенной мыслительной модели - модели круга, причем как в преобразованиях динамической геометрии: круговращения, вихри, потоки и взрывы, так и в статике: конусы, пирамиды, окружности, сферы и т. п. Возьмем пример, демонстрирующий то, каким образом метафора круга используется для представления длительности в цикле перехода от ощущения к восприятию:

«Каждое отдельное наше восприятие можно сравнить с замкнутым кругом (cercle), где образ-восприятие, поступающий уму и образ-воспоминание, проецируемый в пространство, вытесняют друг друга. Остановимся на этом последнем пункте. Внимательные восприятия часто представляют себе как ряд процессов, составляющих некую единую нить: предмет возбуждает ощущения, ощущения вызывают идеи, каждая идея, одна за другой, приводит в действие более отдаленные точки умственной массы. Согласно этому представлению, имеет место некий прямолинейный маршрут, следуя которому, ум все дальше и дальше удаляется от предмета, чтобы больше к нему уже не возвращаться. Мы же, напротив, думаем, что рефлексированное восприятие представляет собой кольцо (circuit), где все элементы, включая воспринятый предмет, находятся в состоянии взаимного напряжения, как в электрической цепи (circuit éléctrique), так что ни одно возбуждение, исходящее от предмета, не может по пути затеряться в глубинах ума: оно должно возвратиться к самому предмету» .

Наиболее очевидное доказательство «мышления с точки зрения длительности» мы находим в том месте «Материи и памяти», где Бергсон описывает так называемое «идеальное восприятие» - восприятие, которое протекает без вмешательства памяти, и, соответственно, является образцом обобщенного процесса восприятия. Вот вкратце (и в несколько упрощенном виде) описание такого механизма восприятия: мозг получает определенные раздражения через непосредственное воздействие со стороны материальной вещи (обозначим ее как R), раздражение проходит переработку в церебральном механизме, чтобы затем стать восприятием. Тогда та вещь R, которая вызвала раздражение, будучи включенной в образуемую цепь событий восприятия, становится чистым восприятием R*, а это значит, что происходит вытеснение материальной вещи идеальным образом восприятия.

На том месте, где была вещь материальная, теперь восприятие вещи, и тогда сама материальная вещь и есть то, что репрезентирует восприятие. Это постоянное замещение всякого раздражения на момент восприятия и создает такой цикл чистого восприятия, в котором «мозг, нервы, сетчатка и сам предмет составляют единое целое, непрерывный процесс...» .

«Та длительность, в которой мы видим себя действующими и где нам полезно, чтобы мы себя видели, - это длительность, элементы которой разъединяются и рядополагаются; но та длительность, в которой мы действуем - это длительность, где наши состояния сливаются друг с другом, и именно туда мы должны стремиться мысленно перенестись в том исключительном и единственном случае, когда мы размышляем о глубокой природе действия, то есть в теории свободы» (курсив наш. - Ю.П.). Итак, одна длительность авто-дифференцирующаяся (та, которую мы наблюдаем извне), экстенсивная, длительность по смежности; другая - интенсивная, элементы которой взаимопроникают, длительность по подобию. Речь в данном случае должна пойти об уточнении операций

мысли по отношению к образу кругового движения. Динамика кругового движения возникает за счет постоянства разрыва или дифференциации, т.е. овнешнения всех элементов, входящих в круговое движение или вовлекаемых в него. Можно сказать, что мы имеем дело то с расширяющейся длительностью (экстенсивной), то с сужающейся (интенсивной). Но не определяется ли такая динамика кругового движения мысли и все ею вызываемые трансформации некоторыми базовыми движениями? В таком случае мы полагаем, что первый вид длительности организуется на основе операции раздвижения (écartement), а второй - на основе операции де-лимитации (dé-limitation). Каждая операция представляет собой определенную перспективу на одно и то же круговое движение: его разрез на плоской поверхности (раздвижение) и проекция в глубину (де-лимитация). Эти операции обеспечивают возможность мышления с точки зрения длительности.

Раздвижение (Ecartement)

Наш выбор слова écartement в качестве термина, описывающего одну из фундаментальных операций, вводящих длительность как понятие, был определен несколькими факторами. Прежде всего, тем, что Бергсон часто использует слово ecart там, где надо подчеркнуть существование различия, часто даже онтологического, например, в «Творческой эволюции » это понятие обозначает различие по природе между двумя жизненными или эволюционными направлениями - инстинктом и интеллектом, и более широко - между материей и жизнью, психическим и физическим, актуальным и виртуальным и т.д., то есть всевозможными противоположными тенденциями. Однако «ecart» является не просто изначальной данностью, но определяется общей мыслительной операцией, следствием которой он является. Следуя логике французского языка, можно рискнуть предположить, что для обозначения этой операции как нельзя лучше подходит слово ecartement. Дело в том, что французское слово écartement подразумевает сразу две области словарных значений: с одной стороны, это «раздвижение», «разнесение», «разделение» - то есть как раз та операция, которая приводит к установлению раздвига (ecart), с другой - не менее важное значение, которое окончательно определило наш выбор в пользу данного термина - это «отстранение» или «удаление», то есть удаление на некоторое расстояние. Это второе значение дает ясно понять, что речь здесь идет о пространственном характере длительности по существу, то есть, о различии как способе пространственной дифференциации внутри самой длительности.

Введение операции écartement позволяет показать устройство дискурса Бергсона в определенном его срезе, относящемся к пониманию длительности как определенной формы мышления, мышления выстраивающего и обосновывающего границы между различными явлениями, точно так же как и полагающего границы самому себе. Итак, операция écartement выполняет двойную функцию. Во-первых, она отвечает за установление повсюду всевозможных различий, членений, схематизации. Во-вторых, благодаря этой операции, становится возможным определить статус ряда других терминов, смежных с понятием écart, так же как и самого этого понятия. Такими терминами являются различные субстантивированные или вербальные формы, семантически сходные с глаголом «раздвигать»: так, термины разрыв (coupure), зазор (fissure), разрез или срез (coupe), интервал, дистанция и т.д. употребляются каждый в отдельном контексте размышления и несут свою смысловую нагрузку в зависимости от того проблемного поля, в которое они вписаны.

Поскольку операция раздвижения практикуется для дифференциации и анализа различных явлений внутри длительности, важно подчеркнуть, что между тенденциями у Бергсона существует не разрыв - хотя это и есть непосредственное словарное значение французского ecart, - а скорее раздвиг, то есть речь идет не о полном отделении двух тенденций, а наоборот, о их виртуальном сосуществовании . Для иллюстрации этого значения Бергсон зачастую использует образ дымки или туманности (nébulosité или frange):

«Мы показали, что интеллект отделился от более обширной реальности, но между ними никогда не было полного разрыва (coupure). Вокруг мысли, оперирующей понятиями, сохраняется туманная дымка, напоминающая о происхождении этой мысли. Более того, мы еще сравнили бы интеллект с твердым ядром, образовавшимся путем конденсации. Это ядро не отличается радикально от окружающей его текучей среды. Оно сможет в ней раствориться только потому, что сделано из той же субстанции » .

«Эволюции всего лишь надо было развести (écarter) один от другого элементы [интеллект и инстинкт], которые первоначально взаимопроникали, для того, чтобы довести до конца их развитие» .

«< ...>жизнь - это тенденция, сущность же тенденции есть развитие в форме пучка: одним фактом своего роста она создает расходящиеся линии, между которыми разделяется жизненный порыв» .

Второе значение раздвига мы встречаем в «Материи и памяти», где его синонимами выступают интервал и дистанция.

Однако тело не только прокладывает дистанции, но и «ежемоментно <...> конституирует поперечный срез универсального становления» , занимая в этом срезе центральное место. Образ среза, часто встречающийся в текстах Бергсона , выражает «пограничное» положение тела: это скорее тело-аффект , тело, претерпевающее постоянное изменение в процессе непрекращающегося становления, тело на грани дезинтеграции, разрушения собственной формы, но в то же время всегда - тело сопротивляющееся. Таким образом, тело в качестве

«подвижного среза» выступает у Бергсона уже только как порог, граница, разрез, а не как дистанция - это «место прохождения движения» .

Если следовать дальше за рассуждениями Бергсона , мы увидим, что дистанция, в свою очередь, совпадает с охватом актуального восприятия, которое отражает расстановку и положение вещей по отношению к нашему телу. Это расстояние или дистанция между телом и вещью и есть восприятие, так как оно «показывает наше возможное действие на вещи и тем самым также и возможное действие вещей на нас» . Бергсон делает вывод о чисто утилитарном характере восприятия, поскольку оно никогда не ориентировано на созерцание или познавание вещей, но всегда направлено только на то, что интересует в данный момент тело, на что оно способно распространить свое влияние, что поддается в данный момент его воздействию, то есть восприятие - это функция действия. Формально восприятие появляется в момент задержки, отсроченного действия, всегда на месте возможного действия и только вместо него: «сознательное восприятие появляется в тот момент, когда воспринятое материей возбуждение не продолжается в виде необходимой реакции» .

Таким образом, такие, по сути, квази-физиологические образы, как мозг и тело (а также и восприятие) служат объективными заместителями раздвига (écart). Раздвиг, не будучи ни в коей мере разрывом, свидетельствует не о дуализме в мышлении Бергсона , но наоборот, о способе различения и связывании через это различение.

Третьим случаем употребления операции écartement является так называемый «кинематографический механизм познания».

Подвергая жесточайшей критике сам принцип концептуального познания, Бергсон снова выступает с позиций длительности, которая теперь используется для обнаружения несостоятельности интеллекта как инструмента познания. В то время как тело «обрабатывает» реальность для лучшего освоения окружающего пространства, разум производит операцию по преимуществу интеллектуальную, ведущую к выхолащиванию всех возможных связей между вещами и к установлению схематического, абстрактного, оторванного от своего субстрата движения. Неподвижная точка зрения, принятая наблюдателем, - идеальная позиция для познающего интеллекта. В процессе такой операции для достижения целей познания применяется то, что Бергсон называет кинематографическим методом. Это практика раздвижения, доведенная до своего предела - раздвиг (écart) превращается теперь уже действительно в разрыв (coupure) - есть практика интеллекта, в основе которой лежит представление о неподвижном снимке:

«Жизнь - есть эволюция. Мы уплотняем известный период этой эволюции, превращая его в устойчивый снимок, который мы называем формой, и когда изменение делается настолько значительным, чтобы преодолеть блаженную инерцию нашего восприятия, мы говорим, что тело изменило форму. Но в действительности тело меняет форму каждое мгновение. Или, вернее, не существует формы, так как форма - это неподвижность, а реальность - движение. Реальное - это постоянная изменчивость формы: форма есть только мгновенный снимок с перехода» . Интеллект является воплощенным образом такой фиксации или остановки. Ценность границы, предела и фиксируемого момента действительности неизмеримо высока для интеллекта, в этом вся его сила - разделять. Такая фиксация отдельной формы в целях ее досконального изучения всегда будет иметь дело только с мертвой формой. Изучение структуры этой формы происходит на основании констелляции искусственно вычленяемых элементов, которая обеспечивает возможность познания развития этой формы уже не во времени, т.е. диахронически, а в пространстве, то есть синхронически (или - в разрезе), причем последовательные фазы развития этой формы во времени представляются соположением различных элементов в пространстве. То есть такая картина отношений между совокупностью элементов представляют картину временного становления одного из элементов. Таким образом подвижное в длительности становится неподвижным в пространстве, а затем вновь помещается в искусственно созданное линейно-поступательное время. Кинематографическая аналогия Бергсона , которую он так настойчиво утверждает в конце «Творческой эволюции », дает на этот раз слишком резкую оппозицию между абстрактным, привносимым движением (то же движение киноаппарата, которое связывает разделенные моменты «реальности» в одно целое, т.е. в непрерывность становления, придавая неподвижному только видимость движения) - и органическим, спонтанным, становящимся порывом, движение которого нельзя постичь извне. Такое сравнение вызвано прежде всего недоверием, которое питал Бергсон по отношению к кинематографическому искусству. Однако совсем иную позицию занимает Бергсон в отношении искусства par excellence - в особенности, в том, что касается живописи. Нам предстоит выяснить теперь, как, на основании той концепции искусства, которую предлагает Бергсон , возможно проследить становление другой, немаловажной для понимания структуры длительности, операции.

Де-лимитация (dé-limitation)

В переводе на русский язык delimitation означает ограничение или разграничение, то есть установление границ, и мы действительно встречаем это слово у Бергсона в его общепринятом значении. Однако важно заметить, что там, где Бергсон говорит о разграничении (четвертая глава «Материи и памяти» так и называется: «О разграничении и фиксации образов для представления»), он ставит всегда следующий вопрос: не как зарождается восприятие, но как оно ограничивается? Или - не как сохраняются воспоминания, а почему «вспоминаются» скорее одни воспоминания, чем другие - как происходит их отбор? Такое разграничение, как мы уже видели, связано с необходимостью действовать: воспоминание должно быть полезно в условиях совершаемого действия, оно должно подсказывать, призывая на помощь прошлый опыт, при выборе той или иной реакции; тем самым оно также определяет и ограничивает восприятие. Но что происходит, если действие перестает зависеть от окружающего мира, а восприятие становится незаинтересованным? Границы снимаются, действие становится неопределенным. Субъект действия больше не имеет определенной устойчивой позиции, не подчиняется определенному плану действия, но как бы вписывает себя в виртуальный план действия. Этот виртуальный план неотличим от субъекта - в отличие от операции écartement, где субъект пытается контролировать область актуальных действий (не виртуальных), т. е. расчленять, упорядочивать, представлять и т.п. Чтобы подчеркнуть этот момент перехода или даже смены планов, нам показалось необходимым ввести французское слово delimitation, но в значении de-limitation, то есть как от-граничение: снятие, упразднение границ, выход за границы. И, конечно, нам важен здесь не просто отрицательный аспект (этот смысл выражает другая глагольная форма - без-граничное (illimité) как действительное отсутствие границ), а именно выход за границы, переход как преодоление границ. Изменяя обычный смысл этого слова на прямо противоположный, мы руководствовались тем лингвистическим фактом, что в подавляющем большинстве французских слов отделительная приставка de передает смысл именно от-соединения, рас-соединения, от-деления, и т.д. - точно так же, как в русском языке приставка «от», а в немецком «ent» . Таким образом, возвращаясь к морфологии этого слова, мы получаем как раз именно такое значение, которое нам нужно и которое выражает суть данной операции: де-лимитация.

Де-лимитация занимается составлением возможных или виртуальных планов действия. Реальность (будущего актуального действия) как бы раскраивается на множество планов и заново сшивается, вырезается и вычерчивается, контурируется и т.п. Итак, это операция по интеграции, она должна заново сшить то, что было раскроено: «Но разрезавши, нужно сшить. Дело идет теперь о том, чтобы из сверхчувственных идей и инфрачувственного небытия восстановить чувственный мир» . Бергсон с удовольствием прибегает к образам, заимствованным из, если так можно выразиться, жаргона закройщиков и портных: кроить, разрезать, сшивать заново, а также раскраивание, вырезание, декупаж и т. п. Хотя нередко случается так, что одни и те же термины используются у Бергсона в двух различных смыслах: то они применяются по отношению к пространственному представлению длительности, то, наоборот, начинают обозначать дополнительные моменты внутри самой длительности.

С введением операции де-лимитации обнаруживается еще одно фундаментальное различие: между формой и фигурацией. Если в результате операции écartement мы всегда имеем дело с отдельными, независимыми формами, будь то формы, ограничивающие восприятие, - видимые очертания, формы предметов, или формы умопостигаемые, выражающиеся в отдельных понятиях, то операция де-лимитации находится у истоков фигурации - совокупности почти неразличимых форм, состоящих в отношении взаимопроникновения. Операция делимитации создает фрагменты непрерывности, т. е. фигуры, которые «содержат» соответствующую, не сводимую к себе форму длительности, так что каждая фигурация естественным образом ограничивается. Однако сущность фигурации - не в строгости и стабильности формы, а в способности эту форму преодолеть. Фигурация - это совокупность форм, спаянных вместе настолько, что отчетливо фиксированные границы пропадают и каждая форма служит дополнительным элементом для другой формы; таким образом, не только актуальная настоящая форма дополнительна, но также каждая возможная идеальная, виртуально присутствующая форма может быть дополнительной. Приведем ряд цитат, которые позволят нам увидеть действие операции de-limitation в той полноте значений, которые придавал ей Бергсон :

«От галопа лошади наш глаз воспринимает главным образом характерное положение, существенное или, скорее, схематичное, форму, которая как будто бы распространяет свои лучи на весь цикл движений и таким образом создает темп галопа: именно это положение скульптурно отображено на фресках Парфенона.

Моментальная же фотография изолирует любой момент; для нее все они одинаковы, и галоп лошади распадается для нее на какое угодно число последовательных положений, вместо того, чтобы соединиться в единое целое, которое блеснуло бы в особое мгновение и осветило собой весь цикл» (курсив наш. - Ю.П.).

И вот комментарий Мерло-Понти, повторяющий ход мысли Бергсона (даже удивляющий совпадениями, словно перед ними была одна и та же картина):

«И почему, напротив, лошади Жерико несутся по полотну, занимая при этом положения, которые ни одна скачущая галопом лошадь никогда не занимает? Дело в том, что лошади «Дерби а Эпсоме» позволяют мне увидеть обретение телом почвы под ногами, а по логике тела и мира, которая мне хорошо известна, обретение пространства есть вместе с тем обретение длительности. Роден в связи с этим глубоко заметил, что «именно художник правдив, а фотография обманчива, так как в реальности время непрерывно». Фотография оставляет открытыми мгновения, которые сразу же перекрываются напором времени, она разрушает прохождение, наложение, «метаморфозу » времени, живопись же, в противоположность этому, делает их видимыми, поскольку изображение лошадей на полотне, имеющих по одной ноге в каждый момент времени, содержит искомый «переход от здесь к туда. Живописец ищет не внешние проявления движения, но его тайные шифры. Эти тайные шифры еще более субтильны, чем те, на которые обращает внимание Роден, говоря, что всякая плоть, даже плоть мира, испускает вокруг себя излучение. Однако к чему бы в зависимости от эпох и школ ни обращалась живопись в первую очередь - к изображению движения или неподвижности, она никогда не может полностью устраниться от проблемы времени, так как всегда пребывает в чувственно-телесном» (курсив наш. - Ю.П.).

Что же представляет собой картина, претендующая передать нам эффект подлинного движения (длительности некой формы)? Изображаемая художником скачущая лошадь производит эффект действительного полета, т.е. представляет собой такую фигуру движения, в которой форма теряет свое превосходство над ним. Власть пространственного образа упразднена в пользу темпорального изменения. В том же самом смысле, в каком мы говорим о фигуре, можно говорить о контуре, очертании, наброске, рельефе и т.п. Примеры из живописного искусства дают нам вполне четкое представление о том, что, собственно,

относится к этой операции (или может относиться): как она может производиться и с опорой на что? Контур удерживает в себе именно то движение, которое находится в самих непрерывно становящихся вещах, между которыми границы мерцающие и нетвердые; контуром художник вписывает себя в то движение, которое соединяет между собой вещи в едином потоке живого становления. Но для этого вписывания и создания фигурации бытия необходимо, по крайней мере, одно условие: изначальная свобода движения - не ограниченного извне никакими объектами мира. Нужен центр предполагаемого движения, но не центр управления, а центр возможного выбора движения: «Чтобы продвинуться вперед вместе с движущейся реальностью, нужно было бы переместиться в нее ». Ведь художник, рисуя скачущую лошадь, включает себя, свой телесный опыт в линию лошади, т.е. отказывается от самого себя ради выбора определенного движения, от которого будет зависеть достоверность изображения. Он вводит время:

«<...>для художника, который рисует картину, извлекая ее из глубины своей души, время не будет чем-то второстепенным. Оно не будет таким интервалом, который можно было бы удлинить или укоротить, не изменяя его содержания. Длительность работы является здесь составной частью самой работы. Сжать ее или расширить означало бы изменить разом и психологическую эволюцию, которая ее наполняет, и изобретение, являющееся пределом этой эволюции. Время изобретения составляет здесь единое с самим изобретением. Это есть развитие мысли, меняющееся по мере своего осуществления. Словом, это жизненный процесс, - такой же, как созревание идеи».

Чтобы понять значение инстанции времени, рассмотрим одно понятие, которое Бергсон вводит в самом начале «Материи и памяти». Это топически определяемое понятие: зона (или центр) индетерминации, которое относится к операции де-лимитации примерно так же. как раздвиг относится к операции раздвижения - то есть является ее следствием (эффектом). При операции де-лимитации субъект задается как подвижный и скользящий центр индетерминации. Такая свобода движения является прерогативой исключительно человеческой личности, для которой свободное действие является выражением ее индивидуальной длительности: еще в первой книге Бергсона «Опыт о непосредственных данных сознания» мы находим достаточно подробно обсуждаемое философом понятие свободы, свободы выбора действия, из которого следует, что свобода необходимо должна соотноситься с

длительностью, так как только внутри длительности возможно свободное действие. Поэтому длительность может интерпретироваться как «<...> динамический ряд состояний, которые взаимопроникают и углубляют друг друга и путем естественной эволюции превращаются в свободное действие» . Однако в «Материи и памяти», где впервые появляется понятие индетерминации, оно имеет достаточно узкую трактовку в связи с определенным контекстом употребления. Прежде всего, Бергсон указывает на функционирование индетерминации как на способность выбора полезного действия. Поскольку зона - это прежде всего метафора пространственная, она может быть измерена ровно в той степени, в какой ее границы совпадают с границами соответствующего восприятия:

«<...> та доля независимости, которой располагает живое существо или, как мы бы сказали, та зона индетерминации, которая окружает его активность, позволяет ему a priori определить число и удаленность взаимодействующих с ним предметов» . «Исходя из этой индетерминации как факта, мы можем сделать вывод о необходимости восприятия, то есть меняющегося отношения между живым существом и влияниями на него со стороны интересующих это живое существо более или менее отдаленных предметов» ; «...восприятие располагает пространством строго пропорционально времени, которым располагает действие» .

Горизонт восприятия выстраивается, исходя из приближенности действия, из того, насколько незамедлительна последующая реакция. Поэтому зона вместе с восприятием в данном случае является функцией действия - что отсылает нас к функции тела, которую мы обсуждали в предыдущей части. Однако, вводя понятие зоны, Бергсон подчеркивает и совсем другой аспект - временной, когда способность совершать выбор обосновывается через существование изначальной абсолютной свободы. Различие состоит в том, что время не является более функцией действия, но его сущностью, оно его определяет точно так же, как нашу личность определяет та эволюция, которую мы проделали в процессе нашего развития. И если зона индетерминации - это область свободы, выкраиваемая живым существом внутри материально детерминированного мира, и она определяется всегда топически, то условие существования этой зоны и будет областью свободы, спонтанностью, безотносительно к границам самой зоны . «<...>мы свободны, когда наши действия исходят из всей нашей личности, когда они ее выражают, когда они имеют то неопределенное

сходство с ней, какое мы обнаруживаем порой между художником и его произведением» (курсив наш. - Ю.П.). В художественном творчестве индетерминация уже больше не связана нерасторжимыми узами с пространством и не обязана следовать импульсам окружающего мира. Практической стороны жизни больше не существует: художник не действует, он творит. Между восприятием (вернее тем, что видит художник) и актом творчества существует некий продуктивный вакуум (ничто):

«Художник находится перед полотном, краски положены на палитру, модель позирует; мы все это видим, мы знаем и приемы художника: можем ли мы предвидеть, что получится на полотне? Мы владеем элементами проблемы; мы знаем отвлеченно, как проблема будет решена, ибо портрет, конечно же, будет походить на модель, а также и на художника; но конкретное решение приносит с собой то непредвидимое ничто, которое составляет все в произведении художника. Это ничто и занимает время. При полном отсутствии материи оно творит самое себя как форму. Прорастание и цветение этой формы совершается в течении несократимой длительности, от них неотделимой» (курсив наш. - Ю.П.).

Остановим наше внимание на этом непредвидимом ничто, которое и есть время, рождающее форму произведения. Мы предполагаем, что именно с ним и «работает» художник, именно оно и составляет план необходимой и завершенной в себе длительности произведения (предуготовляемого к последующему созерцанию). Другими словами, сам художник должен обладать возможностью совершать свою «работу» непредвидимо для самого себя, т.е. обладать изначальной, можно даже сказать, абсолютной свободой изобретения (творения). «Ничто» означает отсутствие предполагаемого плана творения, той реальности, с которой могла бы быть снята копия, - того, чему можно было бы подражать. Разрыв между творческим актом художника и той материей, с которой он имеет дело, это - неведение, которое всегда отделяет прошлое от будущего, и то рождение бесконечно нового, которое совершенно невозможно предсказать, особенно в том, что касается сферы свободного творчества.

Следуя аргументативному порядку Бергсона , составим схему, которая могла бы проиллюстрировать формальный процесс создания художественного произведения:

Ничто - это чистая свобода, но зона индетерминации (непредопределенности) о-граничивает область этого ничто и, таким образом, рождает форму через «непрекращающееся творчество непредвидимо нового». Зона отражает сферу ничто в психологическом измерении длительности художника. Траектория его взгляда следует по кругу, проходя через «ничто» и возвращаясь на себя. Это круговое движение отмечает ограничение восприятия, исходя из новой формы, которая в этот момент зарождается. Взгляд - мазок кисти - возобновление движения - таковы основные элементы цикла. Но рождение формы, процесс творчества всегда зависит от времени: движение, сталкивающееся со временем, никогда не может быть завершено, и форме, которая является воплощением времени, удается удержать это движение, только позволяя ему увлечь себя. Таким образом, она практически теряет самое себя, но зато сохраняет свои временные характеристики. Чуть только форма, одним своим появлением, прервала движение, как оно опять продолжает свой путь, изменяя эту форму, препятствуя ее застыванию и кристаллизации, пополняя ее другими формами, ежесекундно вновь рождающимися. Происходит разрыв формы там, где она встречается со временем; из самого этого разрыва начинает вырисовываться другой круг, замыкающийся действием художника, и этот круг накладывается на предыдущий. Итак, образуется новая форма, которая, касаясь предыдущей формы, изменяет ее и изменяется при этом сама. Результатом подобного наложения является единая, преобразованная форма, которая образует уже (кон)фигурацию. Картина -это, таким образом, фигурация движения, то есть от-граничивание формы - преодоление ею собственных границ. Вот так вкратце можно было бы, руководствуясь предложенной схемой, описать процесс образования фигурации в результате работы художника, с одной стороны, и правил восприятия изображенного движения, с другой.

Примечания

Концепция данной статьи сложилась под влиянием семинаров, прошедших в 2002 году в секторе аналитической антропологии Института философии РАН и посвященных разработке теории «произведения».

Бергсон А. Собрание сочинений. Т. 1. Опыт о непосредственных данных сознания. Материя и память. М., Московский клуб, 1992. С. 93.

Там же. С. 291.

Наиболее яркие примеры использования этой модели можно найти в «Материи и памяти». Например, Бергсон изображает схему конуса для более убедительного представления взаимодействия двух областей человеческого опыта - субъективной и объективной. Так описывается многоплановость переходов от вершины пирамиды (конуса), представляющей точку соприкосновения тела с миром, к ее основанию, которое составляет вся совокупность субъективного человеческого опыта - область памяти. Между этими двумя пределами постоянно осуществляется движение: из глубины на поверхность (стремящиеся актуализоваться воспоминания) и, наоборот, с поверхности вглубь (актуальные переживания, оседающие в виде пассивных воспоминаний). Помимо визуальных схем и планов, излюбленных приемов доказательства

С именем Анри Бергсона (1859-1941) во французской философии связано многое и, прежде всего, обновление проблематики и методологии, произошедшее на рубеже XIXиXXвеков и постепенно затронувшее многие области культуры. Философская деятельность Бергсона длилась более 50 лет и эти годы вобрали в себя смену способов мышления, переход к иной, чем прежде, философской модели сознания, мира, иному образу Вселенной. Исторически место Бергсона - между позитивизмом и экзистенциализмом.

Время, в котором существовала философия конца XIX- началаXXвека, очень насыщено. В нём сопрягаются и рвутся различные философские традиции, происходят глубинные переломы в самом осмыслении традиционных для философии проблем, зарождается и развивается то новое видение мира, которое полностью выразит себя уже вXXвеке. Наряду с целым рядом других мыслителей Бергсон стоит у истоков гуманитарно-антропологического направления западной философии. Это направление, стремясь выявить и понять сущностные характеристики бытия человека, своеобразие его позиции по отношению к миру, рисует и специфические черты мировосприятия человека именноXXвека. Пересматривая и переоценивая классическое рационалистическое наследие, отказываясь от многих его основополагающих постулатов и установок, философия повернулась к проблемам человеческого существования в мире, заново осмыслила вопросы о времени, свободе, смысле жизни, ответственности, выборе, о способах ориентации человека в мире в эпоху крушения традиционных философских принципов и общезначимых ценностей. Бергсон разрабатывал во Франции своеобразный вариант философии жизни, во многом родственной концепциям Дильтея, Шпенглера, всей линии, связанной с философией Ф.Ницше, хотя сам он всегда отрицал свою принадлежность к какой-либо философской школе. Это течение развивало стиль философствования, исходивший из “переживания жизни”, которое открывает изначальную слитность индивида с общемировой жизненной силой и выявляет всю полноту и оригинальность человеческой личности.

Представители философии жизни не отказались от поиска некоторых абсолютных оснований организации мира и человеческой деятельности, которые прежде понимались как биологические, космические и др. В этом их точка соприкосновения с предшествующей философией, но теперь эти основания не носят прежнего рационального характера: это “жизнь”, “воля” как первичная реальность, целостный органический процесс, предшествующий разделению материи и духа, бытия и сознания. Осмысливая человека как часть этого творческого потока, порыва, философия открыла в его сознании множество новых пластов, неведомых чисто рационалистическому, дискурсивному объяснению, неподвластных социальным регуляциям и ограничениям. В концепциях представителей философии жизни эти общие установки проявлялись по-разному, в особых конкретных формах, и Бергсон занимает в этом ряду свое особое место.

Бергсон продолжил линию французской философии, которую условно можно назвать линией Паскаля - Руссо - французского спиритуализма XIXвека. Отзвук паскалевского “познания сердцем” явственно слышится в концепции интуиции Бергсона, особенно когда рассматривается ее действие в моральной сфере. Как Руссо, Бергсон ищет “естественного человека”, способного действовать из полноты своих побуждений, искренне и свободно, а не по навязанным обществом правилам и стандартам, не подчиняясь устоявшимся стереотипам. Исходя из понимания проблемы, которую решал философ, из понимания вопроса, который он перед собой ставил, можно утверждать, что Бергсон унаследовал ее из французского спиритуализма, развивавшего концепцию “чистой психологии” с ее главным методом - внеинтеллектуальной рефлексией, непосредственно постигающей первичный факт сознания, который составляет фундамент всего человеческого знания. Задачей Бергсона было выявление и описание непосредственного отношения человека к миру как исходного, первичного в развертывании надстраивающихся над ним познавательных форм. Точкой отталкивания для Бергсона послужила философия Канта. При этом он обращает особое внимание на кантовскую идею связи субъективности, внутреннего чувства со временем.

“Первичная интуиция” Бергсона - идея длительности, того психологического субъективного времени, которое коренным образом отлично от статического времени науки и научного познания - математики, физики, механики. Бергсон теоретически исследовал и возвел в главный принцип своей философской системы тот известный всем факт, что время в разные периоды нашей жизни воспринимается нами по-разному: в начале и к концу жизни, в моменты нетерпения, спешки и в моменты отдыха. Главная характеристика этого времени, времени сознания - его неделимость и целостность; в нем невозможно выделить отдельные моменты. Длительность предполагает постоянное взаимопроникновение прошлого и настоящего, различных состояний сознания, постоянное творчество новых форм, развитие, становление. Как субъективное переживание времени, “ткань психологии жизни”, длительность определяет, по Бергсону, духовное своеобразие каждого индивида. “В области внутренней жизни нет ни окоченелого, неподвижного субстрата, ни различных состояний, которые бы проходили по нему, как актеры по сцене. Есть просто непрерывная мелодия внутренней жизни, которая тянется, как неделимая, от начала до конца нашего существования” .

В центре философских размышлений А. Бергсона, таким образом, оказалась проблема времени как основания человеческого бытия, истории и культуры. Философия в лице Бергсона обратилась к исследованию времени в том его аспекте, значение которого могло быть полностью осознано только на основе опыта, накопленного психологией, времени человеческого существования. Бергсон сумел выразить емким понятием длительности эти новые философские установки. Он осознал и положил в основу своего учения тот факт, что “время как элемент физического описания реальности, как одна из координат некоторой движущейся точки и время как определенного рода величина и мера человеческой жизни - не одно и то же время”, что это различные реальности, исследуемые на разных теоретических уровнях и разными методами.

От классической рационалистической традиции Бергсона отделяет иное представление о сознании, о функциях и границах деятельности интеллекта. Придавая огромное значение подходу Канта и традиции анализа “фактов сознания” Фихте, он отвергал предложенную ими трактовку сознания, полагая, что философствовать нужно не об идеях, а о конкретных фактах. Бергсон говорил, что у большинства людей уже давно ощущается потребность в философии более эмпирической, основанной на личном опыте, более близкой к непосредственно данному, чем это было в традиционной философии. И это направление взгляда, по его мнению, должно было выразиться в сближении между чистой философией и интроспективной (интроспекция - самонаблюдение) психологией.

В отличие от традиционного рационализма, который исследовал в основном познающее сознание и логическое мышление, Бергсон рассматривает иную модель - она включает в себя множество слоев и пластов, от поверхностных, интеллектуальных, подчиненных практическим социальным потребностям, псевдореальным и во многом внушенным индивидууму, до глубинных, дорефлексивных, не искаженных еще вмешательством размышлений над ними и обозначения их с помощью языка. Процесс сознания, понятого как длительность (как процесс - сказали бы мы сегодня), по мнению Бергсона, в сущности полностью внеинтеллектуален. Он может быть только “схвачен” непосредственно, усилием самонаблюдения, осознан и прочувствован в тот момент, когда происходит, и в том виде, в каком происходит. Но интеллекту, приспособленному к области абстрактного и статичного, он недоступен. Поэтому философия в нее прежней форме упускала из виду своеобразие и уникальность сознания, саму человеческую субъективность. Современная литература “потока сознания” в лице М. Пруста, Дж. Джойса, В.Вульф и других во многом опирается на бергсоновскую концепцию времени и памяти.

Бергсон не создал своей философской школы. Многие, испытавшие влияние его идей, мыслители не стали его последователями, а проложили свои самостоятельные пути в науке. Опирались на концепцию Бергсона создатели теории ноосферы П. Тейяр де Шарден и В.И. Вернадский, она вдохновляла У. Джемса, Ж. Сореля, А. Тойнби, разрабатывавших совершенно разные направления философских исследований - психологические проблемы, теорию анархо-синдикализма, социальную философию. Но дело здесь не в конкретных направлениях влияния, а в том, что учение Бергсона, будучи порождением определенного “духа эпохи”, следствием синтеза социокультурных, духовных и личностных предпосылок, воздействовало на духовную атмосферу последующего времени, изменило сам способ постановки и анализа философских проблем, повлияло на культурную ситуацию в целом. И сделало возможным появление новых культурных феноменов, причем не только в области философии.

БЕРГСОН, АНРИ (Bergson, Henri) (1859–1941), выдающийся французский философ 20 в., родился в Париже 18 октября 1859 в еврейской семье. Образование получил в Лицее Кондорсе в Париже, затем в 1878–1881 в Высшем педагогическом институте. Преподавал в различных лицеях в Арье и Клермон-Ферране. Известность и репутацию Бергсон приобретал постепенно, ведя скромную жизнь преподавателя в Лицее Генриха IV и занимаясь сочинением философских трактатов. В 1897 стал профессором философии Высшей педагогической школы, в 1900 – в Коллеж де Франс. Ушел в отставку в 1914. Его лекции о «творческой эволюции» в Коллеж де Франс перед Первой мировой войной пользовались большим успехом у студентов. Следуя рекомендациям Уильяма Джемса , лекции часто посещали приезжавшие в Париж американцы. Философия Бергсона, в некоторых отношениях близкая философии Джемса, носила метафизический характер и развивалась в традиции европейской спекулятивной философии; при этом она содержала новые идеи о природе жизни, эволюции, реальности и познания. Как мыслитель Бергсон достиг мировой известности. Кроме того, он был одним из крупнейших деятелей послевоенного движения за международное сотрудничество, а в 1927 стал лауреатом Нобелевской премии по литературе. Поздний период творчества Бергсона отмечен созданием философского шедевра Два источника морали и религии (Les Deux Sourses de la morale et de la religion , 1932).

Во время Второй мировой войны правительство Виши предложило Бергсону не проходить обязательную для евреев процедуру регистрации, но он предпочел провести последние дни жизни вместе со своим народом. Бергсон умер как истинный философ в Париже 4 января 1941.

Бергсон родился в тот самый год, когда был опубликован труд Дарвина Происхождение видов . В Европе тогда велись живые дискуссии о смысле эволюции. Бергсон рано осознал, какое значение имеет понятие эволюции для философии. В те годы превалировало механистическое мировоззрение, согласно которому все вещи должны были объясняться в терминах материи и движения. Пользовавшийся популярностью взгляд Канта о непостижимости последней реальности, позитивизм Конта и широко распространенный скептицизм в отношении религии и всего сверхъестественного, – все это соединилось в мировоззрение, которое делало безнадежным любое стремление постигнуть смысл бытия, выходящего за пределы материального мира. Однако Бергсон не принял ни узкого взгляда на мир, ни теории о границах познания, ни отрицания человеческой свободы. С его точки зрения, современные мыслители некритически восприняли новый феномен эволюции, втиснув его в рамки старого материалистического мировоззрения, и Бергсон поставил под сомнение справедливость традиционных предпосылок механицизма.

Механицисты объясняли эволюцию следующим образом: живые организмы развивают способность к изменчивости; некоторые из приобретенных черт позволяют им адаптироваться, выжить и передать по наследству полезные свойства. Окружающая среда соответственно «отбирает», каким организмам можно продолжать существование и в конечном итоге выделиться в отдельный вид, а какие организмы должны погибнуть. Согласно этой теории, вся история жизни на Земле, со всем разнообразием видов, родов и классов, должна быть понята исключительно с точки зрения физических условий ее протекания; по сути дела, сама живая материя, по мнению Г.Спенсера и других мыслителей, есть не что иное, как совокупность физических и химических элементов. В жизни не заключено никакой цели, а в самих организмах – никакой избирательности; эволюция не имеет направления; свобода невозможна, а человек есть просто высшее животное.

Хотя Бергсон не намеревался воскресить понятие о «конечных» (целевых) причинах, он видел в широкой картине естественной истории, ставшей более понятной благодаря открытию биологической эволюции, свидетельство фундаментального и важного фактора, не замеченного теми, кто был поглощен чисто физическим объяснением явлений. Неоспоримый факт эволюции – постоянное рождение нового. На сцене природы мы не увидим скучного однообразия, разыгрывания одной и той же пьесы. Здесь нет фиксированной схемы, повторяющейся механически. Природа есть творческий процесс и порыв к новым формам и функциям, и не только в индивидуальных существах (например, в человеке), но и в рамках целых видов. В живых существах заложено целенаправленное, творческое начало. Хотя существование живых существ обусловлено факторами окружающей среды, они обладают способностью к адаптации, а в их поведении выражается присущая им индивидуальность. В самой жизни, распространенной по всей земной поверхности, имеется élan vital , порыв к жизни, цели, творчеству и новым смыслам. Эти идеи были развиты в главной работе Бергсона Творческая эволюция (L"Evolution créatrice , 1907).

Однако прежде, чем взгляды Бергсона окончательно сформировались, ему пришлось подвергнуть сомнению множество предпосылок, которые разделяли современные ему философы. Все еще оставалось в силе старое представление о причине и следствии, хотя за сто лет до этого ему был брошен вызов в трудах Юма. Согласно этому взгляду, все, что содержится в следствии, существует ранее в причине. Аксиомой считалась идея, что ничто не возникает из ничего, и поэтому не может появиться ничего действительно нового. Однако уже по самому понятию эволюции в реальности происходит нечто прямо противоположное. Поэтому Бергсон подверг сомнению применимость к явлениям жизни традиционного принципа причинности.

Еще более глубокой и революционной была идея Бергсона о самой природе существования. Начиная с греков целью большинства философов было определение всех вещей в терминах бытия – постоянно пребывающего, вечного, неизменного. Но изучение эволюции показало, что фундаментальной реальностью следует считать сам поток (у греческих философов – «становление»). Редуцировав постоянный процесс изменения к системе фиксированных материальных элементов, наука подчинила природу предвзятой и искусственной схеме «механического повторения». Значительным вкладом Бергсона в философию была новая концепция существования как изменения во времени, длительности, свободного, творческого движения жизни.

Для Бергсона предмет физической науки и предмет науки о жизни существенно отличаются друг от друга. Поскольку человек сам является живым существом, именно в самом себе он может наилучшим образом увидеть различие двух способов существования. В своей первой работе Опыт о непосредственных данных сознания (Essai sur les donnйes immédiates de la conscience , 1889) Бергсон объясняет различие между сознанием и протяжением. Физическая наука (например, если взять представления Декарта) есть познание бытия как пространственного протяжения, в котором мы можем определить отношения частей мира друг к другу – в геометрическом смысле и в соответствии с фиксированными причинными законами. Материя – которая вполне реальна – лучше всего описывается физикой. Однако жизнь отличается от материи, и человек сознает это непосредственно, в самом себе. «Сознание есть неделимый процесс», его «части взаимно пронизывают друг друга». Во всем присутствует целое. Сам человек – существо, обладающее памятью, и поэтому он не находится во власти действующей в данный момент силы или сиюминутного импульса. Прошлое не предопределяет здесь настоящее, ибо человек самопроизвольно меняется в настоящем и потому свободен. Человеческий опыт Бергсон считал применимым ко всему живому. Материалистическая схема приложима ко всему, что имеет протяжение в пространстве; однако имеется и другой важный аспект существования – длительность. Задачей философии является постижение времени, как оно протекает в процессе жизни. Эти идеи были развиты в работе Материя и память (Matière et mémoire: Essai sur la relation du corps à l"esprit , 1896).

Еще одним оригинальным вкладом Бергсона в философию была его концепция познания. Интеллектуальные способности человека представляют собой успешную адаптацию к миру в той степени, в какой мир является упорядоченной, законосообразной системой причин и следствий. Интеллект – это инструмент, помогающий нам справиться с реальностью, и он сформировался, потому что был полезен для успешной деятельности. Многочисленные достижения науки, благодаря которым природа была поставлена на службу человечеству, свидетельствуют об этой практической функции разума. Но в ходе эволюционного процесса развилась и другая способность, содействующая успешной адаптации. Важнейшую роль в царстве животных выполняет инстинкт. Это также полезное знание, но оно существенно отличается как процесс от процедур интеллектуального рассуждения. Инстинкт позволяет постичь важные для жизни вещи безо всякого научения или интеллектуальных операций. Инстинктивный разум является необходимым дополнением к научному познанию. Он позволяет человеку жить, понимая других людей и жизнь в целом. Способность инстинктивного постижения присуща всем людям, поскольку она есть всего лишь проявление на новом уровне того, что было достигнуто ранее в эволюционной истории живых существ. Бергсон называет эту способность и знание, которое удается получить с ее помощью, «интуицией».

Идеи Бергсона существенным образом повлияли на духовную жизнь 20 в. Социология в достаточной мере продемонстрировала, что деятельность человека, его верования и принципы формируются в обществе, предписания которого способствуют его выживанию и сплочению людей в общественное целое. Этот источник морали и религии полностью признавался Бергсоном, однако он подчеркивал, что имеется и другой источник. Существуют мораль и религия вдохновения, исповедуя которые человек становится свободным и творческим существом. Не отрицая важности социологического знания, философ настаивал на значимости фактора индивидуальной интуиции и симпатии в моральной и религиозной жизни человека.

Бергсона часто обвиняли в иррационализме и в том, что он борется с научным мировоззрением. Действительно, многие люди использовали его идеи для оправдания своего негативного отношения к науке. Однако эти обвинения не могут быть предъявлены самому Бергсону, отличавшемуся гибким умом и сдержанностью в оценках. Бергсон обладал острым, ясным интеллектом и хорошо понимал значение науки. В то же время ему хотелось, чтобы люди смогли по-новому взглянуть на жизнь и ее смысл, и он обратил внимание на те аспекты опыта, которые игнорировались научной мыслью. Его работы способствовали обретению биологией статуса независимой и автономной науки. В них также было выражено характерное для современного человека убеждение в реальности, а не иллюзорности свободы. Книги Бергсона заставили многих людей задуматься о смысле времени и творческих возможностях, заключенных в жизни. К его философии стали относиться с большим вниманием после того, как стала известна теория относительности Эйнштейна, давшая новую трактовку времени. Чрезвычайно сильно философия Бергсона повлияла на поэзию и литературу. Представление о времени как переживании тонко выражено Марселем Прустом в цикле романов В поисках утраченного времени . Что касается собственно философии, то идеи Анри Бергсона получили развитие в трудах У.Джемса,

Один из родоначальников» современной западной философии, Анри Бергсон (1859-1941), наряду с В.Дильтеем, О.Шпенглером, У.Джемсом и другими принадлежит к плеяде философов, стоявших она перепутье» двух столетий, двух философских традиций. Возникновение бергсоновской концепции знаменовало собой радикальный поворот во французской философии от позитивизма к интуитивизму, изменение способа философствования, представления о целях и задачах философии.

Главной своей задачей Бергсон с самого начала считал создание «позитивной метафизики», которая смогла бы возродить и обновить традиционную философскую проблематику, вернуть философии ее прежнее значение, оспаривавшееся позитивизмом. В то же время долгие годы господина позитивизма во Франции не могли в определенной мере не сказаться на философской позиции самого Бергсона: отрицая позитивизм как теорию, он признавал оправданность принципа опоры на факты. Отныне, по убеждению Бергсона, философия могла сохранить и упрочить свое положение, пошатнувшееся под натиском частных наук, только став «позитивной», т.е. неукоснительно следующей фактам опыта. Эта установка заявила о себе уже в первых работах Бергсона; он оставался ей верен до конца, считая несомненным достоинством собственной философии именно согласие с опытом, будь то опыт «непосредственных данных сознания» или опыт христианских мистиков.

Факты сознания, по преимуществу интересовавшие Бергсона в первый период его творчества и проанализированные им в работах «Опыт о непосредственных данных сознания» (1889) и «Материя и Память» (1896), - это факты особого рода. Бергсон исследует сознание на глубинном, дорефлексивном уровне, где данные сознания не искажены еще вмешательством интеллекта с его практически-целесообразными установками. «Позитивная метафизика» в ранних работах Бергсона приобретает форму «метафизики психологии»: здесь анализируются философские основания психологии, основания непосредственного опыта, над которым надстраиваются остальные формы активности и сознания человека. И хотя исследование сознания в классической рационалистической традиции не прошло мимо внимания Бергсона (он высоко оценивал, к примеру, идею Канта о связи внутреннего чувства с временем), сам он стал одним из инициатором иной философской традиции- интуитивизма и философии Жизни, - во многом определившей последующие пути движения философской мысли. Рационализм, по Бергсону, витал в сфере абстрактного, вневременного, рассуждая об идеях, а не о конкретных фактах, и потому не смог понять значения двух основополагающих первичных фактом сознания времени и свободы.

Время и свобода стали ключевыми темами ранней философии Бергсона. В «Опыте о непосредственных данных сознания» изложена концепция длительности, которая перевернула традиционные философские представления о времени и свидетельствовала о существенном сдвиге в философском осмыслении и описании реальности. Время, по Бергсону, не есть нечто абстрактное, текущее независимо от нас: оно составляет внутреннюю суть нашего сознания, живет и звучит в нас, как «непрерывная мелодия нашей внутренней жизни». Эту мелодию нельзя разбить на отдельные моменты, как нет и изолированных состояний души, поддающихся измерению: все в ней взаимопереплетено, все находится в динамически-напряженном синтезе, в процессе постоянного творчества и изменения. А это значит, что сознание человека нельзя изучать прежними методами, которыми пользуется ассоциативная психология: здесь бессильна психофизика, применявшая экспериментальные способы анализа сознания. Ведь в человеческой душе нет ничего пространственного, протяженного, ничего количественного: есть лишь чистое качество, реальное время. Собственно говоря, длительность, творчество, свобода, становление- все это для Бергсона синонимы, обозначающие качественную неповторимость, неисчерпаемость и целостность индивидуального сознания, неподвластную традиционным интеллектуальным методам исследования и постигаемую с помощью особой способности - интуиции.

Понятие интуиции в отчетливом виде появилось у Бергсона в 1903 г. в работе «Введение в метафизику». Но идея об особом, непосредственном способе познания высказывалось Бергсоном раньше - в «Материи и памяти», где дано, по существу, обоснование интуитивизма как философской системы, исходящей из первичных данных сознания. Дальнейшее развитие тема интуиции нашла в статьях, написанных Бергсоном в начале XX в. и составивших впоследствии его сборники «Духовная энергия» (1919) и «Мысль и движущееся» (1934), а также в «Творческой эволюции» (1907)- работе, принесшей Бергсону славу и вызвавшей резкий взлет интереса к интуитивизму во Франции и других странах.

В статьях Бергсон главным образом продолжал философско-психологический анализ, начатый в ранних работах; здесь в полной мере проявились его качества мастера психологического исследования, способного различать и описывать смену тончайших нюансов человеческих чувств. Писал ли он о бессознательном или памяти, о сновидении или восприятии произведений искусства - это всегда были своеобразные психологические этюды, зарисовки, эссе. В работе «Интеллектуальное усилие» он излагает концепцию «динамической схемы», дополняющую и развивающую представление об интуиции. Динамическая схема является как бы «предобразом», в котором в слитном, целостном виде содержится то, что затем в образе выступит в виде отдельных, внешних друг другу частей. Схема «представляет динамически, в становлении, то, что образы дают нам в статическом состоянии как законченное. Она бывает налицо и действует во время работы вызова образов, и сглаживается и исчезает позади вызванных образов, выполним свою роль»4. Фактически это - та самая интуиция целого, которую Бергсон кладет в основание истинного познания. Интуиция, с его точкизрения, не нуждается в дальнейших обоснованиях, она самоочевидна, в этом и заключается гарантия истинности базирующегося на ней знания. Из подобных интуиции, непосредственно схватывающих предмет в его целостности и динамическом становлении, складывается собственно философское знание, способное не «вращаться вокруг предмета», как это делает интеллект, а постичь его подлинную суть. Прообразы такого интуитивного знания мы находим, считает Бергсон, ив своем повседневном опыте, и в художественном творчестве.

В «Творческой эволюции» проблема интуиции рассматривается в ином плане, в более широком контексте. Концепция интеллекта и интуиции (а соответственно - науки и философии) обосновывается с точки зрения теории эволюции, исходящей из идеи «жизненного порыва». В грандиозной картине эволюционного развертывания жизненного порыва, становления мира и человечества интеллект и интуиция приобретают статус уже не просто разных способов познания, но разных форм жизни, ход развития которых определяет и конкретные особенности человеческого рода. Преимущественное развитие интеллектуальных форм познания привело в конечном итоге, полагает Бергсон, к появлению «homo faber» - человека, производящего искусственные орудия и подчиненного в своей деятельности практическим потребностям. Это во многом и стало причиной противоречий современной цивилизации, озабоченной нуждами научно-технического прогресса и упустившей из виду развитие духовной культуры. Эволюционная концепция Бергсона приводит к важным культурологическим выводам, среди которых существенное место занимает сформулированный Бергсоном идеал - представление об «интуитивном» человечестве, преодолевающем односторонность «homo faber».

Этот идеал был конкретизирован впоследствии в «Двух источниках морали и религии» (1932), где эволюционная концепция Бергсона получила дальнейшее обоснование. Центральные темы изложенной здесь этико-религиозной и культурологической теории («открытое» и «закрытое» общество, «статическая» и «динамическая» мораль и религия) рассмотрены с позиций христианского мистицизма, духовный опыт которого стал для Бергсона решающим в определении его собственных Философских установок и предпочтений. В «Двух источниках» на первый план выступила особая форма интуиции - религиозное переживание, неоднократно описанное христианскими мистиками в их свидетельствах о восприятии присутствия Бога. Опираясь на эти свидетельства, Бергсон достроил до конца свою философско-эволюционную концепцию, представив Бога как источник жизненного порыва. Черты же «интуитивного» человечества он обнаружил в «открытом» обществе, объединяющем избранных личностей, моральных героев, пророков, мистиков, ставших образцами жизни и поведения для окружавших их людей.

Таким образом, интуитивизм Бергсона на разных этапах его философской деятельности углублялся и наполнялся новым содержанием. Само понятие интуиции у Бергсона очень многозначно. Рассматривая его в психологическом и гносеологическом планах, Бергсон способствовал расширению понятия рациональности, ставшему одним из существенных признаков гак называемого неклассического стиля философствования. Особые функции выполняет интуиция как одно из направлений развития жизни в эволюционном процессе. В своеобразной динамической и органической картине мира, нарисованной Бергсоном в «Творческой эволюции» и в немалой степени вдохновившей выдающихся эволюционистов XX в. - П. Тейяра де Шардена и В.И. Вернадского, человек непосредственно и нерасторжимо связан с миром посредством особых жизненных форм, высшей из которых является интуиция. Кроме того, понятие интуиции несет в себе и моральный, практический смысл. Интуиция выступает у Бергсона не только как познание, но и как миросозерцание, способ жизненной ориентации человека, позволяющий ему постичь свою подлинную сущность, осознать свою свободу и в соответствии с этим духовным опытом строить свою жизнь и отношения с другими людьми.

Высоко ставя интуицию в целом. Бергсон считал главным своим достижением «интуицию длительности», из которой выросла его собственная философская система. В глубине каждого философского учения, по Бергсону, коренится первичная, исходная интуиция, определяющая суть учения и его последующее развитие. Эта интуиция не зависит от условий времени и места, не связана с эпохой, в которую она возникла, но вынуждена применяться к уже существующим способам выражения. Этой теме посвящен публикуемый доклад Бергсона на философском конгрессе в Болонье (1911), где он предложил оригинальный подход к исследованию истории идей; в докладе ярко выразились представления Бергсона о сути философии и философского творчества, об особенностях историко-философского процесса, об отношении философии и науки.

Неважно, сказал Бергсон, когда именно жили Декарт, Спиноза или Беркли, какие идеи предшествовавших и современных философов они использовали. Важно лишь то, что они в итоге смогли выразить, а это была всегда основная мысль, выросшая из их первичной интуиции. И эта мысль и делает Декарта - Декартом, а Спинозу - Спинозой, в какую бы эпоху она ни была высказана. В доказательство этого положения Бергсон подробно разбирает философию Беркли. Не случайно в качестве примера взят именно Беркли: он принадлежал к числу мыслителей, особенно интересовавших Бергсона, тех, с кем Бергсон чувствовал некую внутреннюю связь; его концепции Бергсон посвятил в начале века один из своих спецкурсов в Коллеж де Франс.

Вероятно, с мнением Бергсона можно и нужно поспорить. Его собственная философия, безусловно, продолжает многие и давние философские традиции, без которых она просто не была бы возможна (среди них назовем прежде всего традицию неоплатонизма). Но дело здесь, скорее, в другом. Действительно, как часто мы подходим к мыслителю с противоположными мерками: это взято у одного, то заимствовано у другого - и оказывается, что «король-то голый», ничего своего не осталось. Мысль Бергсона и интересна этой выраженной, быть может, в парадоксальной форме верой: своеобразие, оригинальность, талант неразложимы на части, они просто либо есть, ибо их нет. Переплавленные в горниле философского творчества, слитые с оригинальной мыслью, все влияния и предшествующие традиции приобретают безусловно новое качество и новый смысл.

В «Философской интуиции» провозглашается принцип органической целостности, особенно важный для Бергсона: философская система, говорит он, это не механизм, не агрегат, состоящий из отдельных частей, но организм со своей душой, которую должен постичь интерпретатор. Темы, разбираемые Бергсоном, напоминают о Дильтее, о Шпенглере; здесь тоже, по существу, исследуется проблема понимания и истолкования духовных целостностей, феноменов культуры.